Об авторе
Эдик Ротарь умер на барнаульской улице в августе 2003 года. Ему было 35. Говорят, сердце. Я узнал об этом случайно, месяц спустя. Что ж, моя вина, но отчасти и следствие манеры Эдика. Он был всегда отдельно. Говорил, что не считает себя поэтом, что ему и говорить с нами, «настоящими писателями», не о чем. И при этом обижался, когда считал, что с ним говорят о стихах не всерьез. И при этом –неизменно оказывался в центре внимания на любом поэтическом вечере (последний раз мы читали с ним вместе на вечере-маскараде в закрытой ныне «Темной галерее», весной 2002 года; он выглядел обалденно – высокий, широкоплечий, в пожарной каске, «главный небесный пожарный», как представил его ведущий). Думаю, у меня будет случай написать о его стихах и о нем.
Михаил Гундарин
За окном дожди и взрывы
За окном - дожди и взрывы,
Клены мокрые качает.
Персонал без перерыва
То балдеет, то скучает.
Цыпки, сифилис, простуда,
Одиночная палата,
Грязь, казенная посуда,
Рожа пьяного медбрата,
На столе омлет яичный
Вперемешку с тертым сыром,
В коридорах, как обычно,
Душно, холодно и сыро.
Марля, признаки желтухи
Опрометчивые дозы,
Люди дохнут, словно мухи,
Без причины и наркоза.
Боевые офицеры,
Откровенная халява,
Без разбора и прицела
Косит смерть рукой костлявой.
Санитарки, рюмки, утки,
Кашель, гнойные нарывы
И шестнадцатые сутки
За окном дожди и взрывы.
Над пропастью надежд разведены мосты
Небрежною рукой ополосни бокалы
На дне которых пыль вчерашней суеты,
Грехов за эту ночь отпущено немало -
Над пропастью надежд разведены мосты
В разбитое окно влетают вереницы
Не прошеных друзей, не брошенных подруг,
А ты устало пьёшь их бархатные лица
И мелом на полу рисуешь рваный круг.
Кострами зацвели рябиновые дали,
Ложится на паркет сентябрьский туман,
А где-то за стеной, в неосвещённой зале
Играет пианист, который вечно пьян.
А я один из тех, кто не выносит света,
Кто прячет синеву за шторы-жалюзи,
Кто бесконечно слаб, но, несмотря на это,
Переживет ещё пятнадцать тысяч зим.
Наверное, смешно играть чужие роли,
И думать, будто все известно наперед,
Наверное, грешно любить чужие боли,
И безнадежно ждать того, кто не придёт.
Горят обрывки фраз, как нотные тетради,
Блистает на столах начищенная медь,
За искренность мою, простите бога ради,
И разрешите мне достойно умереть
Кто больше не умеет жить
Зажгите свет в своих вонючих норах,
Уймите разоравшихся детей
В моём мушкете отсыревший порох,
А в голове набор благих идей
Я вам не стану обрывать запоры
И в морду тыкать мятый протокол,
А потому не стойте в коридорах
И не роняйте слез на голый пол
Не стройте баррикады у порога,
Мне не нужны чужие рубежи
Откройте дверь, пустите ради бога,
Того, кто больше не умеет жить
Я откажусь от сна и от обеда,
Поставлю в угол старенький мушкет
И буду молча слушать ваши беды,
Глотая дым дешёвых сигарет
МИР
Мир как сказочный гастрольный балаган
На верёвочках мечты мои повисли
Тихо падают к немеющим ногам
Облетевшие и скомканные мысли.
Мой покой и днём и ночью стерегут
Неживые накрахмаленные лица.
С ними вместе на отвесном берегу
Мне приходится грустить и веселиться.
В сотый раз я убегаю от тоски
В мир иллюзий и интимного разврата,
Но, в конце концов, за все мои грехи
Перед Богом неминуема расплата.
В ожидании великого суда
Становлюсь я нетерпимее и злее,
А носить свои ушедшие года
С каждым днем мне всё труднее и труднее.
Покидают меня старые друзья,
И дома на век становятся чужими
Где я был по горло сыт и в доску пьян,
Где все порою беззаботно жили.
В заколоченное наглухо окно
Постучится запоздалая удача
И душа моя умершая давно
Стеариновыми каплями заплачет.
ПОСЛЕДНИЙ КРУГ
Последний круг отмерят циферблаты
На башнях умирающей столицы
И снова по воде пойдут квадраты
И снова по рукам пойдут царицы
Запляшут на чугунной сковородке
Кусочки прошлогодней осетрины
И пена на небритом подбородке
Застынет желтоватым стеарином
Бесформенные женщины и звери
Слепые птицы и святые люди
Начнут стучаться в каменные двери
Обломками своих разбитых судеб
Пустые окна вырвавшись из мрака
Наполнятся густым вишневым соком
И староста тифозного барака
Вдруг явится спасительным пророком
Проступят галактические знаки
На куполах разрушенного храма
И запоют бездомные собаки
Под звуки сумашедшей пилорамы
И потекут фальшивые монеты
На общий счет с двенадцатью нулями
И пыльной бурей разродится лето
Над пашнями и минными полями