Виктор Чистяков предчувствовал свою смерть

Ровно 33 года тому назад в авиакатастрофе погиб известный ленинградский пародист

Скорее всего, это простое совпадение, но 19 мая в 23.20 на канале «Россия» пройдет премьера документального фильма Михаила Минкина и Галины Дякиевой «Гений пародии. Недолгая жизнь Виктора Чистякова». Она действительно оказалась у Виктора очень короткой. Всего 28 прожитых лет.

В конце шестидесятых начале семидесятых не было на нашей эстраде популярней артиста Театра им. Комиссаржевской Виктора Чистякова. Был блестящий спектакль «Радиоконцерт по заявкам». Для тех, кто не спит», в котором артист пародировал голоса Ивана Козловского, Сергея Лемешева, Леонида Утесова, Людмилы Зыкиной, Эдиты Пьехи и других звезд того времени. Правда, некоторые артисты не очень любили, когда Виктор Чистяков их пародировал. Особенно «отличалась» в этом смысле Людмила Зыкина. Рассказывают, что вместо того, чтобы испугаться всесильной в ту пору певицы, он весело отвечал: «Ну не нравлюсь я ей такой щупленький», и вновь выходил на сцену.

А вот Клавдия Шульженко, стоя за кулисами, услышав, как поет Чистяков (он прекрасно исполнял ее знаменитый «Синий платочек»), с удивлением воскликнула: «Это же я пою!» Не секрет, что знамя советской пародии после гибели Чистякова подхватил Геннадий Хазанов. Хазанов и Чистяков были дружны. Вот что вспоминал Геннадий Викторович о своем коллеге: «Виктор был феноменом. Артиста с таким тембром голоса на эстраде не существовало, причем ему запросто удавались и женские партии. Так получилось, что я работал с ним на его последнем концерте в Свердловске. За день до гибели мы шли по улице, и вдруг Виктор остановившись говорит: «Знаешь, я, наверное, не умру своей смертью». Я ему: перестань говорить чушь. А он так посмотрел на меня, но ничего не сказал, а через день произошла эта чудовищная авиакатастрофа. У меня в Театре эстрады и по сей день в фойе висит огромный Витин портрет, и, пока я руковожу этим театром, он оттуда не исчезнет». Одним из близких друзей Чистякова был и Владимир Кауфман, в середине 80-х он был арт-директором популярной группы «Форум», а в семидесятые помогал Чистякову вести концерты. «По идее, я тоже должен был лететь на этот концерт в Харьков, - вспоминает Владимир Кауфман. - Но так как в этот день у меня было прослушивание в Театре эстрады, я, конечно, не полетел, но мы с Виктором договорились, что вечером я буду с нетерпением ждать его звонка с Украины. Но, увы, в небе под Харьковом случилось страшное. Старенький, допотопный АН-10 буквально развалился в воздухе. От Чистякова остался лишь чуть обгоревший паспорт...» Урну с прахом установили в Театральном институте на Моховой. Такого наплыва людей этот институт не видел давно. Похороны прошли на Богословском кладбище.

СПРАВКА «КП»

Виктор Иванович Чистяков (1943-1972). Закончил ЛГИМиК, работал в Театре им. Комиссаржевской и Театре им. Моссовета. Работал на эстраде. Автор многочисленных музыкальных пародий. Погиб в авиакатастрофе. Похоронен на Богословском кладбище в Ленинграде.

Алексей Рыбников о Викторе Чистякове.

"Он горел, сгорал, летел над этим миром, над этой жизнью."

— Алексей Львович, честно говоря, я не предполагал, что вы не только знали Виктора, но даже успели вместе поработать, эта страница вашей творческой жизни как-то обойдена вашими биографами...

— С Витей мы познакомились у Юры Энтина. Юра тогда успевал не только поэзией заниматься, но и объединял, соединял совершенно разных людей — композиторов, поэтов, исполнителей. Сам он всегда писал, имея в виду каких-то конкретных личностей, что было для него принципиальным моментом, Чистяков тогда на всех производил потрясающее впечатление. Я его много раз видел по телевидению, это была настоящая, большая звезда. И вот Юра задумал сделать для него цикл песен, а потом из этого сделать мультфильм... Я даже не помню: вышел ли этот мультфильм? По- моему, нет.

— Да, так и не вышел...

— Но тем не менее в один прекрасный день у меня дома появился Витя Чистяков. Он был настолько знаменит, что было радостно уже оттого, что можно до него дотронуться. Он сидел совсем рядом, а раньше я видел его только по телевизору... Я был тогда совсем молодой, не так много знаменитостей у меня еще было в друзьях. А тут приходит Чистяков, у которого на руках еще теплилось рукопожатие Брежнева или еще кого-то. «Вот, донес!» — помню, торжественно объявил Виктор. И тут же стал уморительно изображать, как с ним разговаривали высочайшие члены, правительство, начальство. Он фантастически все это изображал! Но Витя был человек не простой. У меня вообще было ощущение, что все-таки он жил не в одном измерении, а в каких-то нескольких пространствах, плоскостях, потому что его реакции были совершенно неожиданны, а то, что он делал с голосом, — это было, мне казалось, даже не очень от него зависящим. Происходило какое- то чудо, какая-то мистика. Он был не просто пародист, не просто имитатор. Не случайно среди своих коллег по жанру Чистяков резко выделялся — и фантастической музыкальностью, и тонкостью передачи манеры пения своих персонажей. Но за всем этим очень ясно читалась его собственная личность, он не растворялся в изображаемом человеке, всегда это делал со своим отношением, со своим взглядом на звезду. Именно этот взгляд-то и был интересен, а не простой эффект копирования. В нашей же с ним работе над песнями к предполагаемому мультфильму он вообще никого не копировал, а создавал совершенно новые образы. Это были образы собаки, кошки, обезьяны, крокодила... По-моему, эти работы должны были где-то сохраниться, они даже на какой-то пластинке выходили...

— Это была гибкая пластинка из журнала «Колобок».

— Да, что-то в этом духе. Жаль, если они пропали, эта безалаберность преступная, потому что записи эти уникальны — Витя ведь здесь никого не копировал, создавал оригинальные звуковые образы, находил совершенно новые краски. И мне сейчас даже как-то обидно, что его считают только пародистом. На самом деле он был просто великим артистом! Артистом в совершенно новом жанре, в новом аспекте. Уникальное дарование, которое мне сейчас даже и сравнить-то не с чем.

Я, конечно, был потрясен его смертью, и в то же время, когда это произошло, я понял, что он каким-то образом постоянно горел, сгорал, и была в нем устремленность ОТСЮДА. Я не знаю КУДА, но устремленность от этого мира в нем постоянно была, и она придавала ему эту его странность, это ощущение некоей чудесности происходящего. Все время было ощущение, что он куда-то летел. Летел над этим миром, над этой жизнью. Мне кажется, Виктора не слишком интересовали какие-то материальные подробности его существования, главным было совершенно другое...

— Ведь работа с вами была прообразом того Чистякова, который мог бы дальше раскрыться, не случись трагедии...

— Да, ему легко удавалось создавать свои звуковые образы совершенно разными голосами, в совершенно разной манере, использовать своеобразные голосовые краски. Я поражен: почему тот мультфильм не сделали?! Это было бы для него следующим шагом. Юра Энтин умел увидеть другого человека, раскручивать его. Вот и Гарика Бардина увидел, который черт те чем занимался, в каком-то театре играл. Сказал ему: «Ты гениальный режиссер!» Гарик пытался сопротивляться, говорил: «Да брось ты, Юра!» Но Энтин вкладывал в него деньги, заставлял его работать, и тот действительно из последних рядов мультипликаторов встал в первые ряды нашей режиссуры. У Юры редкий талант. Он и в Чистякове увидел колоссальные возможности, и, безусловно, они бы развивались. Можно было бы сделать для него большой спектакль, например, по модели театра Райкина, где бы Виктор много ролей сыграл. Там же можно было ярко преподнести его возможности перевоплощения в разных певцов, в разные образы, роли. Это могло быть совершенно потрясающее зрелище, он мог и женские, и мужские роли сыграть — получился бы уникальный спектакль.

— Мне рассказывали, что вы вместе с Виктором как-то Новый год встречали. Наверное, 72-й, тот самый, в котором он погиб.

— 72-й? Не может быть! Неужели так давно это было?.. Замечательно, однако, что сейчас помнят о нем, и это ведь очень показательно. В наше время, после того, что произошло, забыли многих тех, кто два года назад, два месяца назад у всех на устах был. А здесь двадцать лет прошло, и раз помнят, значит, это была яркая звезда, яркая комета.

— Знаете, Алексей Львович, я сам удивлялся. Когда только приступал к работе над книжкой, мне казалось, что будет много общих, красивых слов, но многие воспоминания удивили меня именно конкретностью.

— Я помню, в каком диком восторге была моя дочь от Чистякова. Она тогда была совсем маленькая, четыре-пять лет, и для нее каждый его приход был праздником. И Витя для нее специально устраивал совершенно феерические представления. Для одной маленькой девочки! Никто особенно, кроме нее и, может быть, меня, этих импровизаций не видел. Это была фантастика: как он изображал разных животных! Для него не важно было: есть публика — нет публики, ему надо было кому-то отдавать, дарить то, что в нем жило, кипело.

— То есть в вашей большой судьбе, где потом тысячи людей проходили, Виктор занял какое-то местечко, не забылся, не растворился...

— Нет, не то чтобы местечко... Совершенно особое место! За мою жизнь мне очень редко, может быть, в трех-четырех случаях, довелось встретиться с людьми такого уровня одаренности. Не только природной одаренности, но и такого мастерства. Что одаренность! Одаренность без мастерства — это почти ничего, а там была и одаренность, и мастерство, и по самому высокому классу — какое-то благородное, аристократическое отношение к своей профессии, к коллегам. Сейчас это не очень ценимое качество, редко встречающееся. А там было все подчинено одному. Я встречал классических скрипачей, у кого настоящая школа, как, например, у Олега Кагана, — вот там также чувствуется уважение к себе, к тому, с кем ты работаешь. Это качество почти невозможно встретить в рок- среде, среди эстрадников его найти практически нереально. На Западе — другое дело. Там чем бы ты ни занимался, пусть даже в варьете ножки задираешь, — это все освящено профессионализмом, уважением к самому себе. Вот в Чистякове это было — настоящее отношение к себе, к своему творчеству, к тем, с кем он работает. Это сочетание природной одаренности, мастерства, уважения к тому, что он делает, — делало его уникальным. Такого гармоничного сочетания я в жизни больше не встречал.

— Видимо, каждый, кто с ним пересекался, невольно и на себя переносил все эти качества...

— Да, всех он как-то подтягивал. Было неловко самому, если ты в работе с ним что-то не сделал вовремя или сделал не на высоком уровне. Тогда мы все иначе жили, иначе на мир смотрели. Атмосфера была другая, что говорить. Двадцать лет назад все были намного моложе, и все воспринималось, конечно, куда более остро. Сейчас все подустали, и молодые, и старые подустали...

— В этой сегодняшней жизни вы могли бы представить Виктора?

— Конечно, мог бы, почему же нет?! Да, в нем была устремленность ОТСЮДА, но в то же самое время он мог вполне многое сделать, мог даже основать какую-то определенную школу. После Чистякова ведь его жанр как-то заглох — людей, способных голосом создавать разные образы, нет. Легко говорить, после того, когда человек уходит, что в нем была заложена фатальность, что все было заранее предначертано. Когда он жил, никто не думал так определенно. Да, была какая-то странность, но это необходимая для артиста странность. Предполагать же ничего было нельзя. Все равно для всех это его исчезновение было страшной неожиданностью и великой потерей.

Геннадий Хазанов о Викторе Чистякове.

«Он так же неожиданно исчез, как неожиданно и появился...»

— Мы были знакомы, наверное, около трех лет. Были в хороших отношениях. Настолько в хороших, что я с женой и поэт Юрий Энтин с женой оказались, пожалуй, единственными, кто приехал из Москвы на его похороны.

— Три года вы знали Витю. В то время он уже был звездой. Его звездный период длился ведь лет пять?

— Сколько-сколько? Нет, пяти лет не набирается. В 68-м году у него все это вспыхнуло.

— Геннадий Викторович, кем вы тогда были — начинающим актером?

— В общем-то, да.

— Вас связывала чисто человеческая дружба или это была еще и та ситуация, когда молодой актер тянется к известному, маститому?

— Знаете, у нас почему-то принято делать из людей памятники. Мы часто бегаем в поисках людей, которые называют себя учениками. Я никоим образом не хочу считать себя в этом смысле Витиным учеником. Ни значительная разница в возрасте, ни наличие особого успеха в концертах (мы ведь примерно в одно время начали выступать) не позволяют мне назвать его Учителем. Хотя, конечно, Витя к тому времени был очень известен. Он участвовал тогда в большом количестве теле- и радиопередач, праздничных концертов. Его жанр был любим не только народом, но и руководством страны. Он заполнял ту самую сатирическую нишу, которая выполняла «процент по сатире»...

— Но в те времена «тучи постепенно сгущались»?

— Да, явление Чистякова как известного артиста совпадало с началом закручивания гаек — после чешских событий шестьдесят восьмого года. Он никакой опасности для властей не представлял, а для интеллектуальной оппозиции не представлял никакого интереса. Но Чистяков представлял огромный интерес как самоценный акт искусства. И, как теперь выясняется, это куда более вечно, чем принадлежность к тем или иным политическим группировкам. Вовсе не значит, что он симпатизировал власть придержащим, скорей наоборот. Но поскольку был человеком очень театральным, то жил в своем мире, достаточно замкнутом, очень хрупком. Ему и не требовалось каких-то политических дебатов на сцене. Он занимался искусством по модулю.

— Насколько все-таки это был уникальный артист?

— Я считаю, что в своем жанре он был уникален. По тонкости, по изяществу, по артистизму так ничего близко к нему с тех пор и не появилось.

— Самое интересное, что и до него на нашей российской почве ничего особенного не было в жанре музыкальной пародии...

— Да, наверное. Потом ведь Чистяков был просто феномен. Голосовой аппарат Вити позволял ему, к примеру, делать просто цирковой трюк, воспроизводя тембр женского голоса. Причем он делал это почти патологически точно.

— Многие вспоминают, что в нем чисто по-человечески наблюдалась некая раздвоенность: с виду легкий, искрящийся, веселый, а внутри грустный, даже изломленный. Согласны ли вы с таким мнением?

— Я бы никогда не назвал Витю легким человеком. Он был человек очень непростой, очень ранимый, сотканный из огромного количества комплексов, что, в общем-то, и сделало из него артиста. Человек с очень нежной душой. Достаточно инфантилен. Он, на мой взгляд, был до такой степени артист, что в его суть входила реализация представления — как должен жить артист, а это порождало капризы.

Он, конечно, не дожил до возраста, когда человек должен быть мудрым, не надо забывать, что ему было всего двадцать восемь. Это только теперь ему исполнилось бы пятьдесят, а тогда ему было неполных двадцать девять лет. К нему многие не привыкли, не присмотрелись, не оценили его неординарности. Находилось много людей, которые его не любили, считали капризным...

— Даже так?

— Элементы всего этого были. Но Витя так себе представлял жизнь звезды. Он так реваншировал за свои нереализованные мечты на театральной сцене. Театральная судьба Вити складывалась не так удачно, как бы хотелось и как он был достоин. Явно не так удачно. Притом он не хотел бросать театр категорически, не хотел уходить, цеплялся за него. Рассказывал мне о своих конфликтах с Агамирзяном, глав-режем Театра имени Комиссаржевской, в конце концов переехал в Москву в Театр Гоголя... Он ведь был еще и человеком с непростым детством. Такое складывалось впечатление, что Витя все время помнил: он должен брать реванш у жизни. Был такой момент. Наверное, его посещала и грусть, потому что человек он был очень неприспособленный для драки за выживание под этим солнцем. Но изломы несытого детства породили определенные комплексы, которые могли кому-то, кто его близко не знал, показаться характеристиками нехорошего человека. Я его знал достаточно близко... Если вообще можно было говорить, что он был с кем-то дружен... Из тех, кто в Ленинграде был с ним близок, — это, конечно, Володя Кауфман.

— Мне говорили про Энтина, про Резника...

— Илюша практически первым начал помогать Вите. Они с Ландграфом делали его пародийные тексты. Потом уже Юра Энтин подключился.

— Какой была его актерская природа?

— Витя был внутри очень пластичным, с хорошим театральным вкусом, в лучшем смысле этого слова — изящен. Он так неожиданно исчез, как неожиданно и появился. Как комета... Он абсолютно точно предчувствовал свою кончину. В апреле семьдесят второго года, за месяц до катастрофы, мы были на гастролях в Свердловске и, помню, пешком шли на концерт. Нужно было пройти через весь город, и Витя, помню, вдруг сказал, что он не погибнет своей смертью.

Так получилось, что я с ним работал вместе в последнем концерте его жизни. За день до гибели. Он скрывал свою поездку в Харьков, которая обернулась трагедией, говорил просто: «Уезжаю на несколько дней, приеду — позвоню тебе». Последние дни — и это подтверждается его последней фотографией на пластинке — он на концерты приходил в черной рубашке. Носил светло-голубой костюм и черную рубашку. На этом последнем концерте в Колонном зале ведущий Борис Брунов при мне спросил: «Витя, не кажется ли вам, что это не концертная рубашка?» А он ответил: «Борис Сергеич, ну что вы ко мне пристали, может быть, у меня траур». Это было фактически за несколько часов до его гибели. А вскоре в Колонном зале у рояля за кулисами с Левой Оганезовым, я помню, они дурачились больше часа, импровизировали, смеялись, и во время этого экзерсиса никому не могло прийти в голову, что такими были вообще последние часы его жизни. Вы, наверное, знаете, что он опоздал на этот самолет...

— Опаздывал...

— Нет, он опоздал! Но когда приехал во Внуково, выяснилось, что самолет не взлетел.

— Почему не взлетел?

— Из-за какой-то задержки.

— Кто-то говорил мне, что чуть ли не подкатили трап к самолету, когда узнали, что опаздывающий — Чистяков...

— Нет, ничего не подкатили. Он уже был уверен, что опоздал, заехал к Юре Энтину за очками, которые у того оставил, взял их, поехал во Внуково, опоздал к самолету, но ему сказали: «Бегите, самолет не взлетел еще!» А вначале он проспал, и дома по телефону его разбудил мужской голос... Витя был очень суеверным, не любил цифру тринадцать, а у него в самолете оказалось тринадцатое место. Он снял пиджак, где лежал его паспорт и билет, которые потом нашли среди обломков. Пиджак был кожаный, он его купил в Чехословакии. В мае было уже жарко — он и снял пиджак... — Вот такая история.

— Почему Виктор все-таки испытывал некий комплекс насчет своего места в драматическом театре? Это был обычный вариант для артиста, который совмещает игру в серьезном театре с работой на эстраде (со всеми вытекающими отсюда последствиями: конфликты с режиссером, зависть коллег, у которых мизерные заработки, вечная нехватка времени...)? Или что-то другое было подоплекой конфликта?

— Люди на эстраду приходят разными путями. Он пришел от невозможности реализовать в театре полностью свою природу, свое дарование. На мой взгляд, он был очень одаренный человек, артист. Если не сказать больше. Но не надо забывать, что Витина индивидуальность, хрупкая, инфантильная, входила в противоречие со всем имиджем советского героя. Он никак не укладывался в это прокрустово ложе. У него была слишком нежная душа, которая явно не отвечала потребностям строителя светлого коммунистического будущего. Чувствующий человек нужен был только тогда, когда требовалось показать чувство горечи при утрате партийного билета или невыполнении производственного плана. А чисто человеческие переживания не ценились...

Вообще я думаю, что Роман Виктюк — режиссер, до которого Витя просто не дожил... Когда смотрю спектакль «Служанки» или какую-то другую фактуру сегодняшнюю, странную, изломанную, то невольно вспоминаю актера Чистякова. Конечно, он попал в безвременье, пришел в театр, когда уже не было ни Таирова, ни Вахтангова, их идеи были преданы забвению, а был уже просто кондовый советский театр. А если был не кондовый театр «Современник», то Витя никак не годился туда, потому что он был как актерская данность абсолютно асоциален.

— Ну а много позже, со своим режиссером, его карьера в театре могла бы сложиться?

— Уверен, могла бы, но не в этом театре.

— Не в Комиссаржевке или не в Театре Гоголя?

— Нет, в театре Гоголя вообще ничего не могло произойти. Вите тогда нужен был чисто географический переезд. Нужно было просто въехать в Москву. Помню, когда-то Витя мне рассказывал, что с ним вроде бы вел разговор Олег Николаевич Ефремов после того, как посмотрел Чистякова на каком-то актерском вечере. Правда, насколько это было реальным, мне сказать трудно...

— Вообще-то главная его цель была в создании именно своего театрального коллектива. Не так ли? Вроде бы в Москве ему обещали помочь с помещением, чуть ли не от Фурцевой, тогдашнего министра культуры, было получено «добро» на создание такого оригинального театра пародий Чистякова, в некотором смысле слова, прообраза тех театров-студий, которые сейчас есть у многих знаменитых артистов. В том числе и у вас, Геннадий Викторович...

— Плохо верю в реальность этой легенды. Это могло быть в каком-то эксцентрическом порыве сказано Екатериной Алексеевной. Фурцева ведь могла наобещать такого светлого будущего. Витя всегда был человеком увлекающимся, мог принять это как какую-то данность. Я что-то плохо представляю, чтобы был в Москве создан новый театр Чистякова. Хотя кто знает... Мы всегда жили и живем в непредсказуемой стране, и, отрицая сегодня эту мысль, насчет серьезности заявления Фурцевой, я вдруг подумал: Бог его знает, может быть, и могло быть!..

— Не случалось ли вам с ним вести разговоры об отъезде? Почему говорят, что он был готов уехать даже не в западные страны, а, к примеру, в Чехословакию?..

— Мне очень трудно вспоминать насчет Чехословакии. Я знаю, что у него была очень тесная дружба с одним чехом. Я никогда не задавал себе вопросы о потаенных сторонах жизни Вити. Но, повторяю, у меня нет никаких оснований, а самое главное, нет желания в этом копаться. Я считаю, что это глубоко личное дело каждого человека.

Я не исключаю, что желание поехать в Чехословакию было продиктовано какими-то чисто дружескими моментами. К тому же Витя, очень хорошо владея своим аппаратом, наверное, мог бы делать какие-то интернациональные пародии. Тем не менее так серьезно об этом он со мной разговора на эти темы никогда не вел. Был очень русским человеком в самом лучшем смысле этого слова. Никоим образом не зараженным национализмом и неприятием какой-то другой нации — упаси Боже! Был русским интеллигентом из очень простой семьи.

— Почему с его уходом такой благодатный, раскрученный Чистяковым жанр, как музыкальная пародия, практически прекратился?

— Я, наоборот, считаю, что он тогда-то и начался. А что все люди, которые стали работать в этом жанре, по чьей дорожке шли?

— Значит, люди были не очень выразительные, или такие, как Владимир Винокур, не так долго служили жанру...

— Почему?! Винокур до сих пор служит. Знаете, почему у вас возникает ощущение пустоты после гибели Вити в его жанре? Не нашлось людей такой одаренности — это самое главное. А количественно было море этих людей. Достаточно сказать, что на следующий год после смерти Вити на всероссийском конкурсе появился человек, который с ним даже когда-то учился. И буквально через год сделал головокружительную карьеру... Только это все погасло мгновенно. Был такой Павел Корсаков.

— Я даже не помню такого имени...

— А я помню хорошо, как в семьдесят третьем году, когда его объявляли на концерте, то зрители встречали Корсакова бурными аплодисментами еще до объявления фамилии. Он, кстати, даже тут использовал Витин прием. Когда объявляли Чистякова, то обычно говорили: «Наш гость из Ленинграда», — и зал понимал, что это будет Чистяков, поэтому была заранее очень бурная зрительская реакция. А Корсакова точно по этой же матрице объявляли: «Наш гость из Липецка». Он вроде как был временно исполняющий обязанности. И пошло, пошло, пошло... Потом было много их. И по сей день есть. На Украине есть такой пародист Жигалкин, который с точки зрения голосоведения, может быть, даже не уступает Чистякову, но если Витя был стопроцентный артист, то Жигалкин — имитатор.

— Этот момент принципиально важен?

— Конечно. В Вите было сильно актерское начало.

— Почему его не показывают сейчас по телевидению, скажем, в каких-то ретро-программах?

— Показывали несколько раз. В последние года три я как-то видел его в какой-то передаче.

— Негусто. Это связано с тем, что жанр его вторичен? Зрители уже плохо помнят тех, на кого он делал пародии...

— Ну конечно... Я даже не могу себе представить, на кого сегодня показывать пародию в исполнении Вити. На кого?

— На Шульженко, Бернеса?

— Кто сегодня помнит, когда уже нет никого в живых? Правда, Бернеса не делал никогда. Уже Клавдии Ивановны нет в живых, несколько лет нет Утесова... На кого пародии делать?

— Козловского, Лемешева тоже не помнят?

— Не надо забывать, что это все-таки было двадцать лет назад. Даже больше. Двадцать лет его нет в живых. Козловский тогда уже был очень не молодым человеком, тогда уже был легендой.

— Геннадий Викторович, одна из сестер Чистякова, беседуя со мной, обронила фразу, что она всегда внимательно смотрит интервью Хазанова по телевидению, читает их, и ей бы хотелось, чтобы, рассказывая об истоках, он упомянул бы где-то о своих истоках, вспомнил бы Чистякова. Говорила с какой-то обидой... Может быть, это чисто семейное восприятие?

— Во-первых, это не совсем так. Ей бы хотелось в любом интервью, на любой отвечаемый вопрос услышать желаемое. Да это и неправда — я неоднократно говорил о Вите. Это все-таки уже сестринские обиды.

Я занимался тем, чем я занимался, до знакомства с Витей. И артистом стал до момента знакомства с Чистяковым. Другое дело, что я стал популярным, известным артистом после Витиной гибели, но это никоим образом не связано с его гибелью...

— А вы думаете, что это совсем не связано? Я имею в виду вот какой момент: когда уходят молодые люди, наши ровесники, а тем более наши друзья, невольно появляются такие мысли, что надо торопиться, поднажать, успеть...

— Уверяю вас, что у меня не было абсолютно никакой мысли, что я могу завтра разбиться в какой-нибудь катастрофе. Мне даже смешно это слышать. Тогда почему меня не могла подвигнуть «на ускорение» смерть любого другого человека?

— Нет, я имею в виду не любого, а именно близкого...

— Понимаете, мы опять начинаем тут во что-то играть. Огромное количество людей стали доказывать чуть ли не братскую связь с Высоцким после его смерти... Это из той же серии. Я ни к кому вообще не набиваюсь ни в близкие люди, ни в друзья. Я бы так сказал: если и оказал на меня Витя какое-то влияние, то это скорей было влияние чисто конъюнктурного порядка, когда я понимал, что нашему государству больше нужны актеры, занимающиеся пародией, чем раскрытием собственной судьбы. И тогда я тоже решил заняться пародийным жанром. Хотя, должен сказать (и это подтверждает хранящаяся у меня уникальная запись, которую мы с ним делали ночью в гостинице в Череповце), мы занимались абсолютно одинаковым делом. У него был свой круг людей, которых он показывал, у меня — другой, и мы не пересекались практически ни в чем. Поэтому я бы не стал так подгонять арифметические действия к искомому ответу...

— Как сильно отличалась жизнь тогдашней звезды от той модели, которая сейчас существует? Я так понимаю, что каких-то больших благ Витя от своей звездности тогда не получил...

— Знаете, давайте тогда разложим все это на составляющие. Что вы называете благами?

— Начнем с чисто бытовых вещей. Имел небольшую двухкомнатную квартирку, ездил даже на концерты на общественном транспорте...

— Тихо, тихо... Давайте сразу договоримся — зачеркнем всю ложь. Давайте перестанем фимиамом все это окутывать. Кто это вам рассказал? Откуда вы это взяли? Двухкомнатная квартира своя была, отдельная?! А ведь речь идет о благах... Я не случайно вам эти вопросы задаю. Потому что каждый раз, по любому поводу, начинаются спекулятивные моменты. Давайте так: Виктор Чистяков, популярный артист, двадцати восьми лет от роду, имеет отдельную двухкомнатную квартиру в городе Ленинграде — и это в шестидесятые годы. Работает в театре на маленькой зарплате, не имеет почетного звания — срок еще не вышел. О каких благах вы говорите? Он что — ночевал на вокзале, жил в коммунальной кварти- ре? Например, когда Витя приезжал в Москву и жил в гостинице «Москва», напротив Колонного зала, то не шел на концерт, если за ним не присылали машину... На какие концерты он ездил в транспорте? Вот я хотел бы узнать. Не исключаю, что, когда Витя начинал свою работу, тогда ему не предоставляли транспорт. Ну так через это прошли все. Что ж теперь делать просто Иисуса Христа из любого умершего человека?!

— Это очень ценное замечание. Мне меньше всего хотелось бы тиражировать легенды. Куда важней вспомнить, как все на самом деле было.

— Концертов Витя имел много. Заработки у Вити были по отношению к театральным артистам приличные. Просто деньги были другие. Витя очень много работал, он не получал деньги, он их зарабатывал. Я-то хорошо помню, сколько работал Витя. О каких благах идет речь — я хочу понять...

— Вот пример из более близкого времени. Уходит из жизни Виктор Цой, тоже человек двадцати восьми лет, тоже большая звезда. Остается наследие, состояние, на которое могут жить его вдова, сын, родители...

— Не надо забывать, в какое время работал Цой! Он ведь застал перестройку, когда налоги были мизерные, а гонорары несоизмеримые. А Чистяков работал, когда были жесткие концертные ставки. И по тем деньгам, по отношению к своим театральным коллегам Витя был очень обеспеченным человеком. А что касается того, чтобы оставить состояние... Ну так вы меня извините, это как жить. Можно оставить деньги — и через месяц их не будет. Я не думаю, что Цой тоже оставил состояние — это скорей всего легенды. К тому же Цой был автором песен. Автор может погибнуть, а люди будут продолжать петь его песни. А оттого, что человек делал пародии на Утесова, Шульженко, ни семье, ни родителям Чистякова ничего не может быть.

Витя был известным артистом эстрады, звездой, проработавшим небольшое время. К этому небольшому времени ни одна крупная телевизионная передача без него не обходилась, концертов было столько, сколько он в состоянии отработать. Двухкомнатная квартира, приглашение на переезд в Москву... Так что не понимаю этого разговора об обиженности благами...

— Очень трудно мне, наверное, на то время переключиться.

— Нет, я чувствую, что на вас эмоционально отражается информация тех людей, которые вам что-то уже рассказывали о Вите. Очень узок круг людей, хорошо знавших его, умеющих хорошо сказать о нем.

— Трудно не согласиться с вами, что сегодня для широкого телевизионного зрителя могут быть просто непонятны Витины записи. Но как-то все-таки его художественный опыт можно будет использовать?

— Трудно сказать. Что вы называете художественным опытом? Ну что? Методология такая существовала или что-то другое?

— Ну, вот многие говорят: был уникальный артист, владел в совершенстве своим жанром...

— Что вы говорите?! Не бывает вообще совершенства.

— Приближался к совершенству...

— Не знаю... Он был очень талантливый человек. Совершенство — несовершенство...

— Грустно то, что его творческое наследие фактически потеряно...

— Какое творческое наследие? Да никакого наследия нет! Какое наследие? Человек показывает Утесова — показывает хорошо... Утесов — это наследие!

— То есть жанр пародий абсолютно вторичен, и на этот счет никаких иллюзий питать не стоит?

— Не должно их быть! Не надо этот жанр нагружать тем, чего он не содержит. Там было знаете что — талантливое раскрытие актерских способностей для чего-то в последующем. Последующего не случилось из-за трагедии. Все! Какое наследие?! Мы просто все готовы с ног на голову поставить. Ну человек сделал трюк какой-то — дальше что?!

— Мне рассказывал профессор Гительман, что в давние времена в Англии был замечательный пародист — Мозес Кин, который нынче внесен в театральные учебники, в анналы. То есть не пропал его «трюк»...

— Вы хорошо знакомы с эстрадной критикой последних десяти лет? И вы хотите сказать, что фамилии Чистякова там нет?! В нынешних эстрадных учебниках, энциклопедиях тоже есть фамилия Витина, его фотографии. А что еще должно быть? Календари Витины, еще что-то в этом духе? Да что ж такое! Райкина сегодня уже нет. Сегодняшнее поколение знает, что был такой артист Райкин — вот и все. А много учебников по наследию Райкина? Мне кажется, явно есть тенденция по завышению жанрового удельного веса. Он был очень хороший артист, талантливый человек, трагически рано погибший. Но что дальше?! Что теперь сводить счеты с катастрофой...

— Вы его представляете пятидесятилетним?

— Нет... Я не представляю пятидесятилетним ни самого Витю, ни его жанр. Жанр — баловство, жанр — дразнилка. К пятидесяти годам, думаю, с ним произошло бы что-то другое. А может быть, потому что ничего другого не могло произойти, судьба распорядилась так, что он должен был так рано уйти из жизни... Трудно сказать. Я боюсь, мемориала из этой книжки не получится у вас.

— Ну и слава Богу, интересней будет читателю. Правдивей!

Интервью записано 29 сентября 1992 года в гримерной ДК имени Горького во время гастролей в Петербурге коллектива «Артель Артистов», где Г. Хазанов играет роль Дергунова в спектакле «Игроки-ХХ!» по Гоголю вместе со знаменитыми драматическими актерами С. Юрским, А. Калягиным, Л. Филатовым, В. Невинным, Н. Теняковой.

Наверх